Чувашев Николай Семёнович

Второго февраля 1943 года откипела Сталинградская битва. Николай Чувашев из села Знаменского, выпускник Ирбитского педагогического училища 1941 года, заступит в это сражение юным лейтенантом. Уцелеет, подготовит книгу «Моя жизнь». Фрагменты из нее о боях на Волге мы и приводим.

— Перед отправкой на фронт… меня назначают офицером связи от первого батальона, прикомандировывают к штабу бригады.

— Примерно в середине октября наша 93-я особая стрелковая бригада… с ходу вступила в бой… с войсками Паулюса.

— Во время боев я… выполнял… боевые поручения начальника штаба или самого командира бригады.

Как-то ночью я шел из боевых порядков второго батальона майора Гордиенко, как вдруг из большого, одиноко стоявшего куста, резанула по мне короткая автоматная очередь. Я залег. Огляделся и увидел на тропинке два дымящихся паром ведра и услышал приглушенный возглас:

— Эй, парень, давай сюда!

Ночь была довольно светлой, и я увидел, как из небольшого углубления показались две наших пилотки. Рывком перебежал к ним. Оказалось, что солдаты несли ужин в окопы и были только что обстреляны из автомата. На мой вопрос, откуда велась стрельба, указали на тот же куст, из которого обстрелян был и я. Предлагаю солдатам осторожно, с двух сторон, подползать к кусту, а сам приготовил свой автомат к стрельбе. Вдруг из куста снова блеснули вспышки выстрелов, и я дал длинную очередь по этим вспышкам. Вражеский автоматчик, засланный охотиться за одинокими солдатами, наводить панику, был уничтожен.

25 или 27 октября я получил приказ доставить пакет… в первый батальон, который вел ожесточенный бой на самом берегу Волги. Вместе со мной направили двух автоматчиков. Под сильным пулеметным и  минометным огнем, перебегая от укрытия к укрытию, доставил пакет комбату Голубеву, но при этом ранен был в правую руку. Автоматчики же оба погибли.

Вернувшись на КП, узнал, что за мое отсутствие комбриг Сабирзянов был ранен и уже отправлен в госпиталь. Осколком мины ему раздробило голень. А я еще сутки не уходил с передовой, считая свою рану недостаточно серьезной… рука моя разболелась и… я отправился в санчасть. В санчасти меня перевязали и направили в госпиталь, который находился на левом берегу Волги.

… Здесь я подружился с адъютантом майора Гордиенко, старшим лейтенантом Черных. Он почему-то полюбил меня. При встрече вместо приветствия каждый раз произносил слова из Беранже: «Как яблоко румян…» Я был молод, круглолиц, с нежным девичьем румянцем на щеках. Как узнал впоследствии от Гордиенко, Черных за подвиг в Карпатах посмертно удостоили звания Героя Советского Союза. Славный, обаятельный был человек, уроженец города Ленинграда!

Числа 15 ноября меня выписали и… направили в офицерский резерв 64-й армии. Начальнику резерва я чем-то пришелся по душе и он, желая мне добра, хотел направить меня адъютантом к какому-то генералу. Но я… отказался.

Около середины декабря — приказ о назначении в деревню Варваровку, где находился штаб 706-го полка. Варваровка была разбита. Виднелось только несколько одиноких мазанок. Заборов, плетней, надворных построек не было вовсе. Жители отсутствовали. Около деревни стояли, стасканные в одно место, до пяти десятков подбитых немецких танков.  Для житья отвели тракторный вагончик. В вагончике стояла чугунная печка. Топили ее толом и ящиками из-под боеприпасов. Это строжайше запрещалось, но в голой зимней степи другого топлива не было.

Для освещения брали моток телефонного провода. Один конец его крепили у потолка и зажигали. Пламя медленно ползло по проводу вниз. Такая «лампа» сильно коптила, и нам каждое утро приходилось оттирать лицо и шею сухим колючим снегом, чтобы хоть немного отличаться от чертей из пекла. Минометная рота, в которую назначили, была сформирована только что, непосредственно на фронте. Минометы получили вскоре. Очистили от заводской смазки, покрасили в белый цвет, чтобы на снегу были менее заметны. Все это сделали в голой степи на ветру, на морозе.

Восьмого января двинулись на исходный рубеж, начали оборудование огневой позиции. Я наметил контуры окопов, а солдаты стали ломами долбить мерзлую глину…

10 января 1943 года около восьми часов утра началась артиллерийская подготовка. Заухали пушки, заиграли «катюши». Через наши головы с тяжелым стоном пролетали снаряды. Через минуту… отдельных выстрелов, взрывов невозможно было различить. Все слилось в один сплошной гул. После переноса огня в глубину обороны противника наши танки, пехота ринулись вперед. В поле моего зрения было до шести машин. Они не прошли и двухсот метров за линию немецких окопов, как все были подбиты, сгорели. В первый день наступления наш полк не смог выбить немцев из дотов, не продвинулся ни на шаг, хотя все соседние полки вышли за линию немецкой обороны.

10 января, к утру, пришел приказ оставить эту позицию, обойти немцев стороной, выровнять линию фронта. Снялись и, обойдя слева немецкие дзоты, продвинулись километра на два вперед. С рассветом полк вновь пытался продвигаться, но безуспешно. Противник встречал атакующие наши цепи сильным пулеметным огнем. Изредка огрызалась артиллерия, рвалась шрапнель, зловеще скрежетали «Ванюши» — немецкие шестиствольные минометы.

Ночь с 11 на 12 января провели на снегу, на ветру. С утра 12 января ждали подвоза боеприпасов, пополнение. Вдруг видим, как из нашего тыла бредет к нам группа солдат. Думая, что это пополнение, мы радостно повскакивали на ноги, призывно замахали руками. Прибывшие перешли на бег, быстро сблизились с нами. Но оказалось, что это немцы. Те немцы, которых мы обошли, оставив в своем тылу. Завязалась перестрелка. Фашисты упорно стремились пробиться.

Вот когда пригодился бы неприкосновенный запас мин! Я выхватил у одного из своих солдат, азербайджанца, карабин, оставил за себя в роте Калюжного и вместе со стрелками ринулся в погоню за беглецами. Я бежал, останавливаясь только для прицельного выстрела с колена. Вдруг передо мной вырос высокий пожилой немец. Направил на меня свой автомат. Я не успел подумать о неминуемой смерти, как он бросил его и поднял вверх дрожащие руки. Всю жизнь не могу забыть этого лица: длинное, давно не бритое, изможденное голодом, перекошенное смертельным страхом, поверх каски обмотанное старой пуховой шалью — оно было типичным лицом фашиста; которых рисовали в наших газетах. Передав фашиста подбежавшему солдату, я продолжал преследование. Вдруг из лощины выполз немецкий танк и резанул по нам из пулемета. Убегавшие фашисты повернулись и тоже открыли прицельный огонь. Я залег и пока соображал, что предпринять, мои товарищи уже повернули назад и улепетывали во все лопатки.

Танк шел прямо на меня. Гранат не было, только карабин без патронов. Я вскочил, рассчитывая, что из пулемета стрелять не будут. Но фашистский пулеметчик, видимо, заметил на мне офицерскую полевую сумку. Я упал, оглянулся. Танк медленно двигался в мою сторону. Вскочил… упал… сделал третий бросок. И опять засвистели пули. Решил ползти. Наивная мысль! Рой пуль, одна из них пробила правую голень. Замер, вновь попытался и вновь длинная очередь прошила снег. Сделал третью попытку — и все опять повторилось. На этот раз пуля ожгла правое бедро. Почти одновременно перед моим взором сверкнуло пламя, поднялся фонтан земли. Сильный удар в голову, из глаз брызнул сноп искр, сознание померкло.

Очнулся. Правый глаз залит кровью. Замерзшие руки и ноги болели. Приоткрыв левый глаз, увидел впереди себя залегшую цепь немецких солдат. Рукавицы и валенки, которые были на мне, сняты фашистами. Они, видимо, сочли меня за убитого. Пролежал до сумерек. К этому времени немцы отошли вглубь своей обороны метров на сто и я оказался на ничейной территории. Собрав последние, силы, пополз к своим. Метров через двести был подобран нашим боевым охранением…

О Сталинградской битве написаны сотни книг. Теперь воспоминания о ней и в книге нашего ирбитчанина Николая Семеновича Чувашева.

Выписки из «Моей жизни» сделал
Алексей Смирных

Список литературы:

Смирных А. Сталинград // Восход. – 2005. – 2 февр. – С. 3.