Колчанов Кузьма Михайлович

(из воспоминаний дочери Галины Колчановой)

Мой папа, Колчанов Кузьма Михайлович, после Халхин-Гола вернулся домой 7 ноября 1939 года. Был загорелый до черноты, веселый, певучий. Он все пел песни «В далекий край товарищ улетает», «Три танкиста», очень любил песни про Ермака, про славное море, священный Байкал… Они постоянно их пели с мамой на два голоса, очень красиво. В финской войне он не участвовал, так как в это время лежал в госпитале в Перми, где ему делали операцию на глаза — это были последствия контузии в Монголии.

Перед войной отец работал замполитом в Зотинской МТС в Куликах. С начала Великой Отечественной он за лето трижды обращался в военкомат, чтоб уйти добровольцем на фронт, ему отвечали: «Ты офицер, когда будет необходимость, тогда и призовем».

Провожали папу на фронт 10 сентября 1941 года. Я отчетливо помню этот день. Отец сказал маме: «Ты не плачь, не причитай, не позорь меня, веди себя достойно». Собрались соседи, сослуживцы, на дорожку присели на лавку… На улице солнышко светит, папа с мамой идут впереди, все провожающие — сзади, я бегу сбоку, смотрю на всех, на папу с мамой со стороны. Дошли до лесных ворот, за ними стоит грузовик, ждет. У мамы дрожат руки и губы, она подает папе руку и с трудом говорит сквозь слезы: «Возвращайся с победой…». Отец приподнял меня, поцеловал и запрыгнул в кузов.

14 сентября папа написал из Верещагино, что им, офицерам, уже выдали новое обмундирование, надеется еще свидеться. И мы действительно встретились. Их часть (539-я дивизия) формировалась на станции Бородулино. Я помню, что новобранцы спали и обедали в старой церкви, парни и молодые мужчины не походили на солдат, так как все были одеты во что попало: драные телогрейки, пиджаки, многие в лаптях… Офицеры вели с ними строевую подготовку, учили штыковому бою. Под окошком избы, где квартировал отец, были поставлены самодельные чучела — решетки, величиной в рост человека, а у солдат в руках кое-как выпиленные из досок макеты винтовок, и вот этими досками-макетами солдаты по команде офицера: «Выпад! Бей!» — кололи чучело.

Кроме отца, запомнила молодого командира, чернобрового, высокого, с непривычной фамилией — Малина. Папа сказал, что он украинец. Отец все подшучивал надо мной, угощал присказками. Мы обещали прийти к нему еще, но больше мне отца увидеть не довелось. Часть сформировали, солдат обмундировали, вооружили и отправили на Калининский фронт. Мы получили от папы четыре письма, в последнем, как завещание, были строки для меня: «А теперь письмо дочери Гале… Учись, Галя, только на «отлично», ведь ты у меня пионер и всем ребятам пример. Во всем помогай маме.  А я за тебя, за всех, за Родину не пожалею жизни и, если будет надо, отдам ее до последней капли крови».

Потом писем не стало. Я бегала на почту каждый день, а мне вручали только наши с мамой письма, неполученные отцом.

Вдруг в МТС пришло письмо от А. Ф. Щипицына, в котором он сообщал о гибели отца. Командира пулеметной роты убили, отец взял командование на себя. Нужно было выручать наших пленных, запертых немцами в сарае. Отец повел роту в атаку, но был убит. Позднее мы получили извещение-похоронку: «На ваш запрос отвечаем, что ваш муж, Колчанов Кузьма Михайлович, 28 декабря 1941 года пал смертью храбрых, защищая социалистическое Отечество. Похоронен в д. Чухино Ржевского района Калининской области». Моему отцу было всего 36 лет.

В нашем конце, в Куликах, было девять хозяйств, на фронт ушли восемь человек и ни один не вернулся. Я помню их всех: Шафранов Петр Абрамович, Поповы Антон Семенович, Степан, Игнатий, Маркел, двое сыновей Сергея Кондратаевича Попова, мой отец… Осталось семнадцать сирот! И у многих из них оказались покалеченными судьбы, у многих жизнь не удалась, единицы получили образование. Ведь в пятый класс надо было ходить в Токари, матерям нужно ребят одеть, обуть, что-то с собой дать, за квартиру заплатить… Многим это оказывалось не под силу.