Уралова Антонина Игнатьевна

(воспоминания)

Голос у Антонины Игнатьевны Ураловой необыкновенно молодой и звонкий, как колокольчик.

— С чего же начать?

— Конечно с детства.

Антонина Игнатьевна начинает свой рассказ. И вдруг исчезает комната, деревья за окном, и я оказываюсь в 1926 году в селе Зявино, что близ г. Себежа в Калининской области. Вижу испуганную четырехлетнюю девочку, прижавшуюся к сестренке. А вот еще одна девочка. И мальчик. Деревенский сход решает важный вопрос: куда пристроить сирот – детей умершей вдовы – полячки пани Межуревской. Потолковали и постановили отдать их под опеку родственникам. А у того – своих «семеро по лавкам». Как жили вспоминать не хочется. «Сиротское счастье». Старшие то дети по очереди (одни сапоги на троих) погулять уходили, а Таня – все больше дома. Слабенькая, больная росла.

…Листает память страницы книги жизни. 1939 год. Тоня в Ленинграде. Учится в двухгодичной школе медицинских  сестер военного запаса, одновременно работает в лаборатории прядильного цеха комбината.

22 июня 1941 года. Воскресенье. Но комбинат работает — таково производство. У Тони — отличное настроение: «Вчера так весело было на танцах! Ой, а почему плачет эта женщина? Что-то случилось, наверное… И эта тоже плачет… И вон та, за станком, слезы вытирает…»

— Доченька, ведь война началась!

— Как, война?! Вчера же танцы… были… А сегодня — война?!

15 сентября 1941 года исполнилось Антонине девятнадцать лет, а 10 октября она получила повестку из военкомата. Казарма, стрельбище, строевая подготовка и никаких поблажек — немцы уже рвались к Ленинграду.

Звенит лопата в девичьих руках, сгибается спина под тяжестью носилок, все глубже противотанковые рвы — преграда на пути к городу. А с неба сыплет немецкий самолет листовки: «Милые дамочки! Не ройте ямочки! Придут наши танки — зароют ваши ямки!» Пришли. Зарыли. Вспахали русскую землю своими гусеницами.

«… Ах, память, память! Благодарю тебя за то, что возвращаешь мне счастливые моменты моей жизни, но зачем хранишь ты дни, что принесли мне горе и слезы? Вот и сегодня я возвращаюсь туда, в прекрасный город Ленинград, но на его улицах — не цветы, не фонари, а трупы, трупы, трупы… Их укладывают в грузовики и увозят на Пискаревское кладбище. Там уже вырыты большие ямы…

Вот женщина, прижимая к груди мертвого ребенка, умоляет шофера похоронить малютку в отдельной могилке и настойчиво сует ему всю свою скудную пайку хлеба — все, что у нее есть.

Он смотрит на нее скорбно и виновато: «Прости, мать! И, не взяв хлебную плату, уезжает хоронить ее сокровище, а мать долго стоит, глядя вслед и не видя ничего.

А я тороплюсь к своим раненым в госпиталь. Знаю, что они очень ждут меня. Я нужна им и потому буду рядом и днем и ночью, буду переодевать их, кормить, умывать, петь песни, говорить ласковые, ободряющие слова. А когда будет снова бомбежка, я отведу тех, кто может ходить, в бомбоубежище и вернусь к вам, мои родные «лежачие». И буду бодро и спокойно, пряча страх, говорить вам: «Ничего не бойтесь, я с вами. Я вас не покину». А вы взрослые, сильные, но такие беспомощные мужчины — будете смотреть на меня со своих подушек все понимающими, полными страдания и благодарности глазами. Я буду очень стараться быть храброй.

И только однажды, когда я склонюсь над раненым, снарядом разрушит в палате стену, скрутит кровати и разнесет в щепки тумбочки, от взрывной волны упаду я поперек кровати, а чьи-то руки будут бережно трогать меня за плечи: «Сестричка, что с тобой?!» Сначала я ничего не увижу, потом туман перед глазами рассеется, и я заставлю себя улыбнуться: «Все хорошо, милые, уже прошло». А в палату уже вбегают мои подруги-медсестры, и мы вместе поднимаем и укладываем безногого раненого, неизвестно как оказавшегося под кроватью.

Я никогда не называла вас «больные», вы были — «раненые».

Январь 1943 года. Поступает приказ: госпиталь расформировать, оборудование и медперсонал переправить через Ладогу и следовать в составе 1 — го Белорусского фронта. Дни и ночи переговариваются, стучат колеса санитарного поезда. Но не могут они заглушить стоны раненых — вон их сколько на нарах по обеим сторонам вагона! Дни и ночи — окровавленные бинты, раны, полные страдания глаза и голоса — мужской: «Сестричка, помоги!», а в ответ — женский: «Бегу, милый! Потерпи еще немножко! Ты у меня молодец!»

… Сегодня моя очередь идти за сухарями. Подвязываю простыню, как фартук. Продуктовый вагон — третий. Ух, как много здесь народу! Наконец, складываю сухари в «фартук». Но что это? Вагоны дернулись и медленно покатились вперед. Поезд уходит! Что есть силы бегу, стараясь догнать свой вагон, но он все дальше и дальше! Хватаюсь за какой-то буфер, как за спасительную соломинку. Ах, как трудно удержаться на одной руке! Выбросить сухари? Жалко. Не выброшу — упаду. Пальцы впились мертвой хваткой в ледяное железо, от холода коченеет тело. Мама! Не может быть! Поезд останавливается! Неужели машинист заметил, что я тут болтаюсь?»

Спасло тогда Антонину чудо. На подъеме машинист почувствовал неладное: оказалось, что последние вагоны отцепились от состава. Остановил поезд.

Волна войны откатывается назад, оставляя за собой все новые и новые жертвы.

… Польша. Город Лодзь. Переполненный госпиталь едва успевает принимать раненых. А их все везут, везут… Кто-то прощается здесь с жизнью, кто-то воскресает, обретя новую.

Когда с очередной группой раненых привезли старшего лейтенанта Александра Уралова, верилось с трудом, что он выживет: уж очень тяжелое ранение груди, ноги — сплошное кровавое месиво…

С выздоровлением возвращался к нему интерес к жизни, ко всему, что окружает больничную койку. Однажды увидел Александр сестричку из соседнего отделения и … влюбился.

… Больничный парк. На скамейке, на разных концах, сидят двое.

— Выходи за меня замуж.

— Когда война закончится.

— Война кончилась.

— А вдруг твои родные против?

— Я написал о тебе отцу, получил благословение.

А из окон «Тониного» отделения настороженно и ревниво следят за ними глаза ее подопечных. «Ох, обманет ее этот блондин», — по-отечески переживают они за свою сестричку.

Но волновались они зря. 48 лет позволила судьба прожить им вместе. Регистрировать брак пришлось ехать в Берлин — туда из Советского Союза прибыли работники ЗАГСа. 24 августа 1946 года 75-й парой были счастливые Тоня и Саша. И была свадьба. И были бесконечные переезды по всей Германии. Бывало, еще не успевали распаковать чемоданы, — опять новое назначение! Жена военного как ниточка за иголочкой. За мужем в отпуск и в Ирбит поехала. Да тут и осталась. Ирбит стал родиной двоих сыновей — Валерия и Володи.

Когда пришла Антонина Уралова устраиваться на работу, предложили ей место диетсестры в горбольнице № 1. Сомневались, надолго ли задержится. Ведь ее предшественницы менялись часто. Оказалось — зря сомневались. 36 лет проработала здесь Антонина Игнатьевна. В трудовой книжке две записи: «Принята» и «Уволена», но зато вся она исписана благодарностями. Только в 66 лет позволила себе Антонина Игнатьевна уйти на отдых, да и то потому, что зрение подводить стало.

… Не щадит упрямая память — перелистывает страницы. Эта — вовсе черная. Сколько в жизни горя чужого повидала, а в этот страшный 1994 год ворвалось горе в дом Ураловых, да так ударило!.. Умер муж. Через три месяца еще одна смерть — старшего сына Валерия. Господи, не ты ли дал ей силы выстоять?

Хватит, память, пощади!

Антонина Игнатьевна награждена орденом Отечественной войны, медалью «За оборону Ленинграда».

Е. Дубских.

Список литературы:

Дубских Е. А память листает страницы… // Восход. – 2005. – 25 апр. – С. 3.